IV. «Там нелегко, но это интересное место»: итог
В этой главе узнаем судьбу Других эмигрантов этого времени, Прочтем про их трудную с жизнью борьбу, Про значение Бродского во всей этой темени, Исследуем встречи поэта с поэтами И такого же рода авторитетами, Итог подведем и узнаем ответ: Нью-Йорк — его дом, или все же нет?
В 1990-е годы вокруг Бродского в Нью-Йорке сложился своеобразный круг русских писателей-эмигрантов — не школа и не сообщество, а тонкая сеть личных связей, памяти и одиночества. Их объединяло прошлое — Ленинград 1960-х — и новая география, в которой нужно было учиться жить заново. Самые яркие личности среди них — Сергей Довлатов и Дмитрий Бобышев. Судьбы этих людей показывают разные модели существования в эмиграции, разные способы построить «дом» там, где он не дан изначально.
Сергей Довлатов
Сергей Довлатов в Нью-Йорке, 1980-е
Сергей Довлатов (1941–1990) — прозаик, журналист, один из самых узнаваемых эмигрантских авторов, чьи книги «Компромисс», «Наши», «Иностранка» и «Заповедник» стали символом советской и постсоветской иронии. Эмигрировав в 1978 году, он поселился в Нью-Йорке, в районе Forest Hills, где работал в русскоязычной газете «Новый американец». О своей повседневности он писал с иронией и нежностью:
«Русские эмигранты в моём районе — смесь юристов, писателей, врачей, риелторов, рядом с ними — русские бандиты, сумасшедшие и проститутки.»
Этот список — почти каталог утраченной империи в миниатюре: смешение судеб, ирония, тоска и бытовое тепло. В Forest Hills он обретает свой «дом» — не как идиллию, а как сообщество несовершенных людей, объединённых языком и памятью. Бродский ценил его «тон, который может распознать любой член демократического общества», и шутил, что Довлатов — «единственный русский писатель, которого будут читать до конца».
Довлатов и Бродский, 1990-е
Нью-Йорк Бродского и Довлатова — это не география, а человеческая акцентировка: место, где эмигрант становится наблюдателем, где дом — это текст.
Дмитрий Бобышев
Дмитрий Бобышев в Нью-Йорке, 1990-е
Дмитрий Бобышев (род. 1936) — поэт, переводчик, один из участников ленинградской «четвёрки» (Бродский, Найман, Рейн, Бобышев). Эмигрировал в США в 1979 году, где преподавал русскую литературу и писал стихи на русском. Отношения с Бродским были натянутыми из-за романа Бобышева с Мариной Басмановой — возлюбленной Бродского. Этот личный конфликт навсегда охладил их дружбу, но в эмиграции они были на связи, хоть и общались редко.
В статье The New Yorker («The Gift») приводится их телефонный разговор после долгого молчания:
— Как тебе Америка? — Там нелегко, но это интересное место: цвета, лица — всё это интересно
Эта лаконичная фраза выражает позицию наблюдателя, человека, который не ищет дома — он исследует мир вокруг, воспринимая эмиграцию как опыт зрения и языка.
Бродский и Бобышев в Петербурге, 1960-е
Бродский, с его философией одиночества, и Бобышев, с его вниманием к деталям, сходятся в одном: адаптация не означает укоренения. Это не «новая родина», а новое состояние.
Заключение
Что же в итоге? Ни он, ни его друзья-эмигранты не обрели «дом» в Нью-Йорке в простом, уютном смысле. Довлатов с иронией фиксировал разношёрстную «русскую улицу» Квинса, Бобышев учился видеть лица и краски новой жизни. А Бродский утверждал: «Язык — это моя страна», и в этом был, пожалуй, честнее всех. Они переживали это время по-своему — каждый своим способом. И именно это было их домом: не квартира в Бруклине и не район в Квинсе, а переживание изгнания, превращённое в литературу.
«Маленькие города, где вам не скажут правду. Да и зачем вам она, ведь всё равно — вчера. Вязы шуршат за окном, поддакивая ландшафту, известному только поезду. Где-то гудит пчела. Сделав себе карьеру из перепутья, витязь сам теперь светофор; плюс, впереди — река, и разница между зеркалом, в которое вы глядитесь, и теми, кто вас не помнит, тоже невелика. Запертые в жару, ставни увиты сплетнею или просто плющом, чтоб не попасть впросак. Загорелый подросток, выбежавший в переднюю, у вас отбирает будущее, стоя в одних трусах. Поэтому долго смеркается. Вечер обычно отлит в форму вокзальной площади, со статуей и т. п., где взгляд, в котором читается „Будь ты проклят“, прямо пропорционален отсутствующей толпе.»
Последнее стихотворение Иосифа Бродского, 1996
