Дом/интим как оптика главы
В первой главе творческая среда художника рассматривается через призму домашности/хозяйства как особого режима обживания пространства, в котором студия понимается как рабочее место и как продолжение дома и тела. Такое понимание опирается на феноменологию Гастона Башляра, для которого дом и его внутренние зоны становятся моделью «топографии интимного бытия» [1], где материальные детали среды запускают процессы памяти и воображения.
1. Robbie Rowlands (Australian, b. 1968), «Boom 2008», Photograph: Wren 2. Robbie Rowlands (Australian, b. 1968), «Scored 2008», Photograph: Christian Capurro
Башляр подчеркивает, что обитаемое пространство выходит за рамки чистой геометрии: дом, пережитый во времени, перестает быть «инертной коробкой» [1] и превращается в сосуд, который «вмещает» сновидения, привычки и аффекты. Эта же логика применяется к студии художника, которая в интервью конца XX — начала XXI века часто описывается в терминах «гнезда» [1], «убежища» [1] и «комнаты для сна воображения» [1], что делает режим домашности ключом к декодированию речевых и визуальных репрезентаций среды.
В «Поэтике пространства„[1] Башляр предлагает понятие топоанализа — анализа любимых пространств, прежде всего дома, через его „микролокации“ [1]: угол, чердак, подвал, шкаф, комод, маленькая шкатулка. Именно эти малые формы, по наблюдению философа, становятся местами „дневного сновидения“, где вещи и их положение пронизываются воспоминаниями и фантазиями, а значит, выступают матрицами для внутренней работы воображения.
Особое внимание уделяется мебели и «контейнерам» памяти: ящикам, полкам, которые одновременно скрывают и хранят, концентрируя интимную биографию в материальной микроструктуре.
Исследователи, развивающие философию Башляра, показывают, что такие «микроархитектуры» образуют промежуточное звено между архитектурой дома и архитектурой субъективности, позволяя читать пространство через его маленькие, повторяющиеся элементы.
В художественном дискурсе эта логика проявляется в описаниях уголков, рабочих столов, книжных стеллажей и настенных панно как «сердца» студии, где сосредотачиваются эскизы, материалы, памятные предметы и визуальные цитаты. Именно такие фрагменты среды — угол с заваленным столом, перегруженная полка, импровизированный шкаф-архив — становятся в визуальном исследовании основными объектами анализа как пространственные метафоры памяти и творческого процесса.
Студия как продолжение дома
Rodney Graham, «The Gifted Amateur, November 10th, 1962»
Современные исследования студии подчеркивают ее двойственный статус: с одной стороны, это профессиональное пространство производства, с другой — интимная зона, где художник «обживает» работу как форму жизни. В сборнике «The Studio Reader: On the Space of Artists» [2] студия описывается как ресурс, сцена и лаборатория, но при этом постоянно возвращается мотив домашности — от кухни в студии до спальни, объединённой с мастерской, что размывает границы между домом и рабочим местом.
В ряде текстов студия предстает как «освещённая коробка, отделенная от основного домашнего пространства», но при этом функционально и эмоционально с ним связанная, например, через соседство с жилыми комнатами или использование бытовых элементов в рабочей зоне.
Такое смешение ролей пространства усиливает эффект интимности: не только дом становится «похожим на студию», но и студия все чаще описывается как «дом», в котором художник живёт среди собственных работ, архивов и будущих идей.
Параллельно в практиках выставочной инфраструктуры усиливается тренд на домашние галереи и квартирные выставки, когда гости попадают в гибридное пространство, одновременно считывающееся как жилище и как место демонстрации искусства.
Эта тенденция дополнительно закрепляет в дискурсе образ творческой среды как сущностно домашней, а не строго отделённой «профессиональной» зоны, и делает анализ «домашности» студии особенно релевантным для рубежа XX–XXI веков.
Домашность в интервью
1. «Untitled (Wrist Over Chair)», 2024, Genevieve Lutkin 2. «In Kaplan’s gallery space», William Jess Laird
Интервью как формат позволяет проследить, как сами художники артикулируют «домашность» своей среды через выбор метафор и описательных деталей, а не только через планировку или функциональные характеристики. В материалах журналов и онлайн-платформ художники регулярно называют студию «гнездом», «убежищем», «комнатой, в которой можно исчезнуть», подчёркивая ее роль как пространства защиты, уединения и аккумулирования мыслей.
Нередко важным маркером домашности выступают упоминания бытовых практик: готовка, совместные приёмы пищи с друзьями и зрителями, наличие дивана, кресел, музыкальной аппаратуры, растений, которые превращают студию в обжитое пространство повседневности.
Так, в ряде описаний инсталляций и проектов художники акцентируют, что в «задней комнате» студии стоит плита, на которой готовится еда для посетителей, а оставленная посуда и кастрюли функционируют как знаки воображаемого присутствия хозяина и продления общения.
1. «Sec & Metallic», Laëtitia Badaut Haussmann 2. «In the entryway of Alex Tieghi-Walker’s apartment gallery», Ike Edeani
В интервью о домашнем показе искусства кураторы и художники подчёркивают, что приглашение зрителя «в дом» создает другой уровень близости и доверия, чем посещение белого куба, и что именно бытовые детали интерьера работают как медиаторы этого опыта.
