Бахман и Целан
Полгода мы разбирались со сложными взаимоотношениями двух литераторов 20 века — Пауля Целана и Ингеборг Бахман.
Наполненные нешуточными страстями встречи нашли своё отражение в сохраненной переписке пары, не голословно называющейся «Время сердца». Это название как нельзя лучше описывает тот эмоциональный надрыв, с которым пришлось столкнуться как Паулю, так и Ингеборг.
Но прежде чем анализировать отношения двух художников, нужно рассмотреть кем они были по отдельности.
Кто такой Пауль Целан?
Пауль Целан
Лучший послевоенный немецкоязычный лирик — так отзывались о Целане критики 20 века.
Но бремя гениальности и груз пережитых событий повлекли за собой неисправимые последствия, главным из которых был совершенно закрытый, холодный и сложный характер творца, сыгравший с ним злую шутку.
Угрюмый, таинственный интеллектуал — его поэзия не предназначалась для рядового читателя, Целан всегда ставил задачу выше и требовал от зрителя больше. Однако, людям, уставшим после пережитых ужасов, такая литература оказалась чуждой, что повлекло почти безызвестность литератора, пишущего только для ограниченного круга лиц.
Фуга смерти
Иллюстрация к «Фуге смерти»
«Черное молоко рассвета мы пьем его вечерами мы пьем его в полдень и утром мы пьем его ночью пьем и пьем…» — повторяющиеся строки из произведения Пауля Целана «Фуга смерти» и самый запоминающийся образ, отображенный на иллюстрации.
С этой фуги и началось наше знакомство с Целаном, сразу предупредившей все ожидания. Последующее творчество оказалось не менее мрачным. Кто-то даже отметил, что «такие слова могут быть написаны только самоубийцей» — человеком полностью отчаявшимся и решенным.
Новая фуга
Твоё письмо — мои скрижали — и слово каждое завет Завет любви и обожанья, ты неземной души поэт Твоё письмо — мои скрижали — хоть будет строчка там одна Её одну я буду помнить и вторить вечно про себя
Я всё пишу тебе с надеждой — в ответ упрёк иль тишина, Но лучше упрекай меня, чем утопай в безмолвной бездне В безмолвной бездне темнота всего отчаяния «Фуги смерти»
Твоё письмо — мои скрижали — и слово каждое завет Пусть солнце гаснет при заходе, но ты гори всегда везде Гори на зло, пускай клевещут, будь красным маком средь травы Пускай твои слова-заветы мне путь укажут из толпы
«Плачущее окно» — часть инсталляции возле башни Тауэра «Море красных маков» в память жертвам Первой Мировой войны. Маки — любимые цветы Целана.
Твоё письмо — мои скрижали — и слово каждое завет
Данная фуга написана мной как обращение юной Ингеборг к Паулю. В строках можно отметить то восхищение и трепет, которые испытывала молодая девушка к литератору «такого масштаба», что любое его слово превозносилось выше собственного и становилось буквально «скрижалью».
Ингеборг Бахман и Пауль Целан
Двадцатиоднолетняя поэтесса Ингеборг познакомилась с Паулем в Вене в студии Жене в 1948 году. С этой самой встречи и начался роковой для обоих роман, то затухавший, то снова воспламеняющийся.
Париж 50х
Париж 1950-е
Пауль Целан, уехавший в 1948 из Вены в поисках лучшей жизни в Париже всё ещё не мог позволить себе что-то большее, чем небольшую комнатку под крышей — первое время было кризисным. Поэтому отыскать и описать подходящую квартиру для Целана довольно просто.
Латинский квартал, Париж, Франция. Предположительно место остановки Целана.
Интерьер комнаты Целана в Париже.
Латинский квартал. Пересечение бульвара Сен-Жермен и улицы Арп. Верхний этаж, но не чердак. Комната на торце. Ощущение булгаковской «нехорошей квартиры» — мистическая тревожность, неуютность. Пространство неаккуратное и давящее внутри, хотя приличное снаружи.
Именно в такой атмосфере прошли два месяца совместной жизни Ингеборг и Пауля осенью 1950го, впоследствии ставшими «стриндберговскими».
Жду тебя в Париже
Долгожданная встреча с возлюбленным, столько раз переносившаяся, вселяла в Ингеборг большие надежды. Она была юна, неопытна, бедна. Ей хотелось большой красивой любви под защитой любимого мужчины.
И пусть ожиданиям Бахман не удалось сбыться — история их отношений скорее напоминает триллер, чем романтическую комедию, но в памяти поэтессы, наверняка, осталась незапятнанной самая первая встреча молодой Ингеборг с Паулем в Париже.
Фотография-ощущение Ингеборг перед встречей с Паулем в Париже 1950е
Улицы Парижа встретили Ингеборг довольно скромно. Никаких ярких цветов, только серые, монотонные улочки с расшатанной брусчаткой и шумной цепочкой снующих в обе стороны машин. Казалось, что дождь окончательно смыл все краски города, только на фасадах виднелись старые вывески кафе и лавок, безжалостно брошенные владельцами заведений под открытым небом, где вовсю барабанил дождь. Инга быстро шагала, стиснув руками пальто, надеясь удержать оставшееся тепло.
На глаза девушке попался плакат, видимо совсем недавно вышедший из типографии, буквы на нём расплылись в жуткие антропоморфные формы. Инга остановилась, перед ней пронеслось одно из стихотворений Пауля. Таким же пугающим и неуловимым, как и его творчество, был этот поэт. А ведь они договаривались, что он её встретит на том проспекте.
Она ждала его около часа, после чего решительно собралась добираться до отеля самостоятельно. Денег на такси не хватило, поэтому Инга без лишних сомнений отправилась знакомиться с Парижем пешей прогулкой, передвигаясь по указателям. Когда начался дождь Инга поняла, что заплутала, а спрятаться оказалось негде. «Чёртов Пауль!» — в сердцах про себя размышляла девушка — «Неужели было так трудно меня встретить или хотя бы прислать такси?!»
Через 20 минут дождь начал всё тише и тише разбиваться о брусчатку. От крупных капель остался легкий бриз, приятно дующий в лицо. Инга повернула голову в сторону витрины магазина: растёкшаяся по щекам тушь напомнила те самые, напугавшие её буквы, казалось, что она умылась в этих чернилах. Но теперь на улице проступило солнце, вышла радуга и будто вернула Парижу утраченный цвет. За витриной стоял большой яркий рекламный плакат. Рядом с несуразным, юмористическим изображением человека с переплетенными руками и таксой, скрученной как воздушный шарик на ярмарке красовался логотип фирмы BIG, тех самых новомодных ручек, которыми теперь писала вся интеллигенция города. И стояла подпись — Раймонд Савиньяк. «У этого художника большое будущее» — подумала Инга и улыбнулась.
Вдруг рядом отразился мужчина, черты которого показались ей знакомыми. «Прости, что не смог тебя встретить» — будто говорили его глаза. Инга замерла в небольшом оцепенении — в ней смешались и злость, и радость, и волнение. Она не могла даже пошевелиться, а только пристально смотрела в отраженные на витрине печальные глаза. «Пойдём» — уже вслух произнес мужчина и, положив руку ей на плечо, аккуратно развернул Ингу к себе. «Хорошо, Пауль, я так рада» — только и сорвалось с губ Ингеборг.
Вместо заключения
Слова не нужны, они не новее Тех пальцев, что крепко сжимаешь в кулак Душа ведь звучит в пространстве материй Которые может познать лишь дурак…
