
Человек строит город или город человека?
Может ли маленький, не обремененный политическим влиянием человек хоть что-то поменять в городе? Для заведомо солидарных со мной ответ очевиден. Остальные засомневаются в том, что все будет так и исхода нет.
Энтони Бёрджесс в своей книге «Заводной апельсин» задает вопрос: «Окружение формирует человека или человек окружение?». Позже Стенли Кубрик повторяет этот вопрос на экране, но дает другой ответ. Ингмар Бергман в свою очередь начинает фильм «Персона» с Юнговского определения слова «Персона», что отчасти показывает нам бесполезность внутреннего и колоссальность внешнего в рамках самоопределения личности. Что хуже: когда панельки внушают лавкрафтовский ужас или когда они уютные как у Дмитрия Кузнецова?
Можно бесконечно продолжать этот список бесполезных цитат, вопросов и отсылок, но я предлагаю подойти к вопросу как Франц Кафка — изучить непосредственно процесс превращения.
Кафельные плитки

Город. Не будем давать ему название, да если бы и дали, навряд ли он стал бы благоприятнее для жизни. Город мало зависит от названия, он больше зависит от людей, которые в нём живут. Город построен людьми по образу и подобию своему и в соответствии с собой облагоурожен. Помня это, можно смотреть сквозь стены города и точно знать, что за каждой из них происходит.
И вот бетонные плиты растворяются под лучами розоватых закатов, металлоконструкции уходят сквозь зыбкий фундамент. Мы видим людей.
Опасно всерьез жить
Почему город становится таким безвкусным? Все эти магазины среди хрущевок, названные в честь матери, жены, любовницы… Деньги как листовки средства от бедности, красивые дома как случайность, люди как живые. Достаточно побыть здесь всего пять минут, чтобы разочароваться во всём, а ведь кто-то находится под языком провинции всю жизнь.
Может быть, сломаться не сразу — это тоже сила?
Операция по удалению сердца
По проспектам наших кровеносных систем течет одиночество, и иногда нет иного выхода, кроме как удалить сердце.
Операция по удалению сердца — это решение об уподоблении, невозможность быть собой, желание перестать чувствовать стыд за то что не смог больше, потому что принял собственную неспособность к отличию.
Пусть город радуется до веселых разноцветных мурашек. Сегодня он стал новым «Собой».
В объятьях привидения
Когда перестаешь сопротивляться объятиям провинции, то очень быстро обнаруживаешь, что ты на своем месте. Даже, пожалуй, слишком быстро. Также незаметно превращаешься из тех кого недолюбливают, в тех кого стараются не замечать.
Сон не приходит незаметно. Всё это время где-то далеко на фоне город поёт свою родную колыбельную.
Моя тошнота не проходит
Полдень греется на ложечке спального микрорайона. За занавеской то, что осталось. Осталось немного. Но зато теперь появилась уверенность в том, что и завтра будет плохо.
Это люди одной ошибки. Почему их не жалеют как больных, а презирают. Медленное самоубийство поневоле, не более того.
Так что же в итоге в этой истории город? Город — это рука на пульсе, которой все равно на сердцебиение. Она ищет последнюю толстую вену, чтобы вколоть отчаяние.
Гром среди чистого разума
Молитва — это обращение к высшей силе. Но если ты обращаешься к городу? Если ты путаешь себя и город? Получается ли, что ты обращаешься сам к себе? Что это в таком случае? Внутренняя психотерапия? Способ выговориться? Попытка отчистить разум? Но для чего?